Долг перед народом!

Роль Мусы Дарсигова в принятии исторически значимой для репрессированных народов Декларации от 14 ноября 1989 года

На сессии Верховного Совета СССР 14 ноября 1989 года была принята Декларация «О признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению, и обеспечении их прав».

«Михаил Сергеевич слушал внимательно, проникновенно вникал в каждое сказанное слово. Эта встреча положила начало процессу восстановления прав депортированных народов, потому что прямо из кабинета Михаил Сергеевич дал указание председателю КГБ СССР Крючкову и председателю Совета национальностей ВС СССР Нишанову о принятии декларации. 14 ноября 1989 года на сессии ВС СССР был принят этот жизненно важный документ» (Муса Дарсигов — депутат СССР по Назрановскому национально-территориальному округу № 674 Чечено-Ингушской АССР (1989-1992 гг.).

Верховный Совет СССР принял один из самых гуманных государственных актов со времён своей истории — Декларацию о признании незаконными и преступными репрессивных актов против народов, подвергшихся насильственному переселению в годы сталинизма. Напомним, что жертвами депортации стали 14 народов целиком и 48 частично — в общей сложности три с половиной миллиона человек. Реабилитация жертв политических репрессий началась в СССР в 1954 году, но не получила своего достойного завершения и была свёрнута в середине 1960-х годов. Однако новым витком политического процесса реабилитации явилась так называемая эпоха перестройки.

«Новый политический курс партии, начатый в апреле 1985 года, создал реальную возможность и необходимые условия для решения вопросов, связанных со снятием обвинений, выдвигаемых против целых народов. Стало возможным осуществление полной политической реабилитации народов, подвергшихся насильственному переселению в период культа личности» — сказал в торжественный день принятия Декларации председатель Совета национальностей Верховного Совета СССР Р. Нишанов.

Учитывая исключительно важное значение этой проблемы, председатель Верховного Совета СССР Михаил Горбачев обратился к членам Верховного Совета СССР, ко всем народным депутатам Советского Союза, участвующим в работе сессии, с письмом о целесообразности принятия Декларации о полной реабилитации народов, подвергшихся насильственному переселению в период культа личности Сталина. «...Законодательная реабилитация репрессированных народов будет иметь важное значение для укрепления национального достоинства каждой нации, восстановления исторической правды, оздоровления общественной морали, консолидации масс на платформе перестройки», — писал он.

В свою очередь академик Андрей Сахаров назвал Декларацию документом огромного политического, исторического и нравственного значения. «Самое главное, — сказал он в день принятия Декларации, — это обеспечить право на беспрепятственное возвращение народов, восстановление тех государственных форм, которые были у этих народов. Это тот акт, где мы не можем думать ни о чем, кроме восстановления справедливости».

Над выходом в свет этого уникального по исторической значимости документа приняли участие многие люди, представители власти, депутаты, историки и простые труженики, но всё же локомотивом ингушского движения был Муса Юсупович Дарсигов. Так считают все, кто знал его лично, и кто находился с ним рядом в те самые ответственные минуты в Кремле, и кто помнит горячие выступления Мусы Дарсигова с высокой трибуны, проникнутые болью и страданиями за судьбу не только ингушского народа, но и всех депортированных народов в годы сталинского режима.

«Мусу украшали такие качества, как мужество, доброта, бескорыстие, трудолюбие, дар убеждать в своей правоте и упорство, — пишет народный депутат СССР в 1991 году Хамзат Фаргиев, который вместе с Мусой Дарсиговым отстаивал права ингушского народа. — Я много раз видел, слышал, осознавал разумом, чувствовал душой всю гамму этих и других его достоинств... Он много раз выступал на заседаниях съезда народных депутатов СССР и Верховного Совета СССР, неоднократно бывал на приемах у Горбачева, Ельцина и других представителей власти и всегда отстаивал интересы ингушского народа бескомпромиссно, упорно, страстно, а иногда — и яростно».

«Я народный депутат от Ингушетии Муса Дарсигов, — говорил он гордо, с горским акцентом, без каких-либо признаков чинопоклонничества, приковывая к себе пристальное внимание не только сидящих в зале людей, но и зрителей перед экранами телевизоров (в те годы пленарные заседания постоянно транслировались), в том числе и ингушей, с огромной надеждой взирающих на своего депутата, делегированного отстаивать честь и справедливость своего народа. — Где же, правда? Почему сегодня я должен ходить кланяться к руководителю, мол, отдай мою землю? Почему такое творится? Зачем меня политически реабилитировать? Мне надо, чтобы мне отдали землю, на которой я родился. Пусть на этой земле живут люди любой национальности, мы будем жить с ними дружно!»

Помощник депутата Мусы Дарсигова Ахмед Барахоев вспоминает: «Он своей напористостью, искренностью и открытостью добивался того, чего хотел, был политически подкован, всё время читал, хотя его образ у многих не ассоциируется с читаемым человеком. Я видел, как с ним общались Лихачёв, Собчак, Кугультинов, Акаев. Он ни с кем не играл, был всегда самим собой. «Это самородок. В тысячи лет такой рождается один раз. Берегите его», — обращался к ингушам депутат Давид Кугультинов. «Если вы хотите видеть человека от земли, от сохи, вот он стоит. Слушайте его», — говорил о нём Михаил Горбачёв. Он мог сказать первому лицу государства: «Вот вы президент, по всему миру катаетесь, но не надо решать проблему там, надо решать здесь, у себя дома, чтобы кровь не проливалась, чтобы репрессированные народы были реабилитированы». Другому бы такое было непозволительно, но ему всё это шло».

Потом в своём автобиографическом очерке Муса Юсупович напишет: «С первых дней в новой должности передо мной стояла цель — донести до руководства СССР боль ингушского народа. Мне лично был передан писателем Идрисом Базоркиным запрос на имя генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева, чтобы я зачитал на съезде народных депутатов и вручил лично М. С. Горбачеву, что я и сделал перед всем миром, как только мне предоставили трибуну съезда... При нашей первой встрече с Базоркиным после моего выступления на съезде Идрис Муртазович мне сказал, что не напрасно прожил я на этом свете, и крепко обнял меня. Этот документ был первым при создании нашей республики».

Своей напористостью, которая объяснялась неизбывной болью за судьбу народа, Муса Дарсигов добился личной встречи с Горбачёвым. Позже он вспоминал, что буквально «поймал» его, выходящего из зала, и обратился к нему с просьбой о личной встрече, чем даже вызвал гнев первого лица. «От бессилия и клокочущей внутри боли из моих глаз просто полились слёзы, — вспоминал он позже, — и в этот же день, ближе к вечеру Шахрай нам передал от Горбачёва, что он примет нас на 20 минут (а встреча продлилась на два часа). Я решил взять с собой Ису Кодзоева».

«Разговор у нас не клеился с самого начала, — вспоминал он. — Беседа началась с возмущения Михаила Сергеевича, что я слишком настойчив. Когда я отказался присесть, Горбачев мне сделал замечание. Я ответил, что если присяду, то забуду о самом главном, для чего я сюда пришел, и только потом мне Горбачев сказал: «Говори». И я в ответ ему сказал: «Вот это уже, Михаил Сергеевич, мужской разговор. Я пришел к вам просить не за один ингушский народ, а за все депортированные народы Советского Союза». Изложил боль и проблемы всех депортированных народов в целом, надо было набраться мужества говорить правду, что я и сделал, не раздумывая и не испугавшись перед первым лицом страны, где присутствовал и председатель Верховного Совета СССР Лукьянов. Михаил Сергеевич слушал внимательно, проникновенно вникал в каждое сказанное слово. Эта встреча положила начало процессу восстановления прав депортированных народов, потому что прямо из кабинета Михаил Сергеевич дал указание председателю КГБ СССР Крючкову и председателю Совета национальностей ВС СССР Нишанову о принятии декларации. 14 ноября 1989 года на сессии ВС СССР был принят этот жизненно важный документ».

«После этой встречи Иса Кодзоев был удивлён, как просто и легко Муса общается с первыми руководителями страны, как он излагает легко, доступно и просто проблему», — вспоминал потом Ахмед Барахоев.

Люди старшего поколения хорошо помнят, как Муса Дарсигов не просто выступал: он буквально выворачивал свою боль наизнанку, говорил, как оголённый нерв, надрывно, доходчиво и искренне. Он был свободен, потому как за ним стояла правда, испытанная временем, избитая и изнеможённая, правда его многотысячного народа, с большими надеждами взирающего на него и жадно впитывающего каждое сказанное им слово. Это были времена, которые забыть очевидцы не могут, а современники не смогут до конца понять и осознать. Каждое выступление на трибуне стоило Мусе Юсуповичу здоровья, дважды он получил инфаркт.

А однажды буквально сбежал из больницы и прямиком отправился во Дворец съездов, услышав по телевидению, что депутаты, которые выступали по проблеме репрессированных народов говорили об этом как-то вяло, не так, как хотелось бы Мусе Юсуповичу, как следовало бы отстаивать попранные права народов. С трудом уговорил его Ахмед Барахоев заехать в гостиницу, чтобы переодеться.

С болью и надрывом, с большим волнением звучал его призывный голос в этот день: «Я прошу вас, уважаемые народные депутаты поддержать не то, чтобы мою проблему, а месхетинскую, немецкую... В этом зале нет никого, кто не пострадал в годы репрессий... Михаил Сергеевич, вас люди уважают. Надо при выступлении об этом вопросе говорить, а вы об этом никогда не говорите, или говорите редко! Я прошу вас, извините меня, конечно (обращаясь к залу), но прошу вас, поддержите, поддержите репрессированные народы, чтобы этот вопрос решился раз и навсегда!»

Речь его пусть была и не отточенной, пусть и не изящной, как у златоуста, но говорил он истово, все видели, что это крик души. И этот крик был услышан коллегами: за декларацию проголосовали абсолютным большинством.

«Люди с высоким образованием часто говорят штампами, а Муса Юсуповчи, хоть он и не имел высокого образования, но его слова были искренними, они шли от его щедрой души, они вдохновляли людей, — вспоминает Аскар Акаев, бывший президент Киргизской Республики. — Он оправдал это доверие. Муса Юсупович сыграл ключевую роль в принятии постановления, имеющего силу Закона о реабилитации репрессированных народов».

«Он располагал к себе одним только видом, с первых же слов, — делится впечатлениями и Сергей Шаболдаев, народный депутат РСФСР 1991 года. — Он обладал невероятной доброжелательностью, сопряжённой с чувством большого достоинства. Он никогда ни перед кем не раболепствовал, был спокойным и серьёзным человеком. Незаурядная была личность».

«Любил людей. Страшно переживал за судьбу народа. Звонил по несколько раз на дню. Я считаю, что он сыграл большую роль в жизни и ингушского народа, и репрессированных народов», — говорит о нём Руслан Хасбулатов, бывший в те годы председателем Верховного Совета СССР.

«Настоящий был вайнах!» — так отзывался о Мусе Дарсигове Саламбек Хаджиев, народный депутат 1991 года от Чечено-Ингушетии.

«Я чувствовал большую нагрузку и ответственность за весь народ. Когда я оказался в своей должности, понял, насколько тяжело пробивать любой вопрос через кремлевские стены, а что уж говорить о восстановлении попранных прав народа, — говорил Муса Юсупович. — Но ко мне люди всё же поворачивались, прислушивались».

Это был человек чистой совести, он абсолютно не преследовал никаких личных интересов, говорят про него друзья и соратники. Он отказался от благоустроенной трёхкомнатной квартиры, которую ему дали как депутату в Москве, в Крылатском. Хотя, казалось бы, соблазн был большой. Но главной ценностью для него были честность, принципиальность и порядочность. Он посчитал, что народ его послал в Москву и доверил ему решение своей самой насущной проблемы, и он не может доверие народа «путать» с личными интересами.

«Понимаете, — сказал Муса Дарсигов как-то в интервью корреспонденту ингушского телевидения. — Я ещё не довёл ингушский вопрос до желаемого завершения. Что я скажу своему народу, если возьму себе эту квартиру? Аллах мне дал такую судьбу. И мне и моим потомкам не будет стыдно перед народом. Мне это уважение дороже! Надеюсь, мои дети меня поймут, они могут ходить с гордо поднятой головой, что я не воспользовался своим положением в личных интересах. Два не бывает. Если бы я стал гоняться за благосостоянием своим, то пострадала бы моя честь, моё мужество отступило бы на второй план, и мне бы не хватило духа донести правду народа до всех руководящих постов и добиваться справедливого его разрешения. Надо на земле оставить хороший след, оставить глубокую борозду. Вот моё нажитое богатство».

Так сказать мог только он — Муса Дарсигов.

Р. S. Сегодня, вспоминая те далекие, но полные надежд дни, Декларация Верховного Совета СССР от 14 ноября 1989 года отождествляется с образом Мусы Дарсигова и, конечно же, других патриотов, отринувших личное во благо своего народа, во имя восстановления справедливости. Они достойно выполнили свой долг перед народом! Уже позже, 26 апреля 1991 года, Верховным Совета СССР был принят закон «О реабилитации репрессированных народов». Закон признал незаконными все правовые акты, в том числе местных органов и должностных лиц, принятые в отношении репрессированных народов, за исключением актов, восстанавливающих их права. История все расставит по своим местам.