Главное — не прослыть трусами

Психологи Росгвардии отмечают сегодня профессиональный праздник

24 декабря психологи подразделений Росгвардии отмечают свой профессиональный праздник, установленный приказом Росгвардии от 8 ноября 2017 года.

Что значит психологическая подготовка росгвардейцев, скажем — бойцов отряда мобильного особого назначения, или попросту — омоновцев? Тема насколько интересная, настолько и важная. Корреспондент «Ингушетии» постарался исследовать ее в беседе со старшим психологом ОМОНа Управления Росгвардии по Ингушетии Хасаном Даурбековым.

— Хасан, расскажи немного об истории отряда и поподробнее — о себе, своем появлении в отряде?

— Наш ОМОН был сформирован в январе 1993 года. Я тогда еще был совсем мальчишкой, но, тем не менее, знаю, что это были тяжелые годы становления только что образованной Ингушской Республики. Первый штат отряда состоял из 96 человек. В костяк вошли уволенные в запас офицеры и прапорщики Советской Армии и внутренних войск, бойцы ППС. Про себя, значит...

Ну, служу я в отряде с 2011 года. Окончил факультет психологии Кубанского госуниверситета, Московский университет МВД, Пятигорский лингвистический университет, заочно учусь в одном из вузов Уфы по направлению «Психотерапия и возрастная психология».

Во многих городах проходил курсы повышения квалификации, работаю в отряде еще полиграфологом. В 2010 году вышел служить в ППС в должности психолога. Меньше года там прослужил. Когда я находился на курсах повышения квалификации в Ростове-на-Дону, неожиданно для себя узнал, что меня перевели в мобильный отряд, потому что там не хватало психолога. С тех пор я здесь.

Хоть я и психолог по образованию и, в какой-то мере — по мироощущению, но, если честно, на начальных порах пришлось «теорию» подверстывать под практику. Жизнь, реальность, как говорится, намного насыщеннее и сложнее, чем то, что ты читаешь в учебниках, что тебе вкладывают в голову педагоги. И не потому, что в книгах написано «не то» — в них, действительно, собран опыт многих поколений. Просто человек должен еще сам работать над собой, чтобы понять содержание этих учебников, всей той теории, которой его обучали учителя.

По большому счету, первое, что я заметил, придя в отряд, — это то, что психологическая работа среди ребят была серьезно запущена. Я понял, что необходимо создать комфортный психологический климат в отряде, работать в направлении поддержки морально-психологической устойчивости бойцов. Это, конечно же, не значит отсутствие у них волевых качеств. Повторюсь: надо работать над собой, проецируя реальность на теорию. А в ОМОНе это самое главное, потому что ребята выезжают на спецоперации, порой смотрят смерти в глаза. Вначале, понятное дело, было очень сложно, я часто сталкивался с тем, что сослуживцы считали, что если я психолог — значит, у меня «крыша поехала» (смеется).

Постепенно, посредством семинаров, лекций, которые из-за отсутствия условий зачастую проходили на плацу, в столовой, других неприспособленных местах, я переубедил ребят, что психолог — это их ближайший друг и надежный помощник, у всех появился интерес к психологии как к науке. Сегодня, к счастью, со строительством новой базы, у нас появились все необходимые условия для полноценной подготовки во всех направлениях.

— Ты бы мог назвать пример ситуации, когда твоя работа помогла ребятам справиться с эмоциями, переживаниями?

— Помню, где-то через месяц после того, как я пришел в отряд, с моим участием случился выезд на одно серьезное «мероприятие», где пролилась кровь. Мы все вернулись взвинченными, раздраженными, я сам оказался заложником этой ситуации.

Я попросил всех собраться и объяснил, что все, что случилось, надо оставить «здесь», а не уносить с собой домой, постарался разрядить обстановку, провел легкий психологический тренинг. Все согласились с моим утверждением, вроде бы сделали выводы из того, что я сказал. Но позже я понял, что ребята просто кивали головой: никто не пропустил через себя сказанное, никто не стал работать над собой, и потому напряжение в сердцах и душах бойцов никуда не ушло и продолжало их давить.

В общем, я убедился, что мой урок прошел даром. Это обстоятельство стало огромным жизненным уроком для меня, я долго размышлял, что сделал «не так» и в итоге пришел к выводу, что нужно работать с каждым индивидуально. И это дало результаты.

— Ты говоришь, что теория и практика — разные вещи. Значит, ты продолжаешь осваивать науку, которую изучал в нескольких университетах?

— Безусловно, это разные вещи. Но, повторюсь, «теорию» не взяли «с потолка». Она, что называется, написана кровью, в ней сконцентрирован громадный опыт прошлого. Просто необходимо «пропустить» ее через сознание, душу, чтобы она закрепилась в них. Вообще, мне очень интересно, например, изучать психологию народов в контексте их культуры, вероисповеданий. И в процессе этого обследования я пришел к выводу, что наш народ в этом смысле разительно отличается от других.

Изумительная мудрость, носителем которой является наш народ, — суть всех тех жестоких катаклизмов, через которые он прошел в течение веков. Скажем, сегодня, когда мы «сканируем» новобранца на его профпригодность, морально-волевые качества, я обязательно опрашиваю глав администраций, участковых, наших уважаемых стариков из числа его родственников, соседей, задавая вопрос: «Что собой представляет парень, насколько он надежен?» И старики ничего не утаивают, говорят все как есть. А если нечего сказать — промолчат или отмахнутся ничего не значащими общими фразами. Быт, воспитание, наследственность — все имеет значение в момент истины, когда решается, струсишь ты или нет.

А в ОМОНе, повторюсь, это главное. И потому очень важно, чтобы человек с младых ногтей начал заниматься самосовершенствованием, потому что с возрастом его «стержень» укрепляется, и пытаться вносить в него изменения с годами труднее. И какие качества на этот стержень нанизаны — это, как говорится, познается в беде. Вот эту картину мы и стараемся выявить, по возможности, наиболее ясно при отборе кандидатов. Кстати, через сито отбора проходит один из пяти кандидатов.

— Как ты отдыхаешь после службы, есть ли у тебя хобби?

— Если честно, моя работа и есть мое хобби. И я очень рад, что нашел свое призвание, тому, что могу помогать людям. Вообще, больше всего мне нравится работать с детьми-инвалидами.

Это целый неизученный мною мир, и с каждым разом я понимаю, что мы, взрослые, по большому счету, преступно пренебрежительно его не исследуем. Помню, я «работал» с девочкой, больной ДЦП, мать которой практически опустила руки, пройдя через муки и страдания, чтобы вывести ее из того мрачного мира, в котором ребенок замкнулся.

Девочка почти не двигалась, не реагировала ни на что. И когда я начал с ней контактировать, она буквально ожила. Ведь дети слышат все, когда взрослые, те же врачи, разговаривая между собой, повторяют, что, дескать, «все бесполезно». Это мы думаем, что они маленькие и ничего не понимают, пропускают мимо ушей. И это отношение заставляет их закрываться в своем коконе, уходить в себя. Нельзя так...

— Кто тебя поддерживал в отряде в начале службы?

— Всех перечислить, конечно же, сложно. Многие ребята оказывали мне психологическую помощь: ведь она мне тоже была необходима. К примеру, тот же заместитель командира нашего отряда Рашид Ганижев — мой односельчанин, который подорвался на мине, установленной бандитами в 2013 году. Он был для меня примером для подражания. К слову, школа № 2 в Яндаре названа в его честь, и наш отряд намерен взять шефство над этой школой.

Но главным человеком, чью поддержку я ощущал всю жизнь, была мама. Ее не стало четыре года назад. Она до мозга костей была настоящей ингушкой и всегда говорила мне: «Если выбрал путь, который дорог твоему сердцу, иди по нему смело, с высоко поднятой головой и никуда не сворачивай». Со мной в отряде служит еще и мой брат. Помню, как-то я вернулся домой один, а брат задержался. Почувствовав беспокойство мамы, я подошел к ней, обнял за плечи и сказал: «Все будет хорошо мама, он скоро приедет». Ее ответ меня поразил. Она сказала: «Сынок, в жизни все может случиться. Но для меня главное — чтобы вы не прослыли трусами».