Живая память

«Наказанные народы» не удалось сделать «фантомами»

Попытку уничтожить язык, историю, культуру народа государственными интересами не объяснить. А именно это пытались сделать с ингушами Сталин и его опричники 74 года назад.

В 1945 году в СССР, по данным историков, насчитывалось 967085 семей, или 2342506 человек — «врагов народа». Число «неблагонадежных» возросло в 2,2 раза, за счет представителей «наказанных народов», или «народов-фантомов».

В «Письмах из мертвого дома» Достоевский, в частности, писал, что тот, кто испытывал власть, полную возможности унижать другое человеческое существо, утрачивает власть над собственными чувствами. Он отмечал, что тирания — это привычка, которая развивается в болезнь. Человек и гражданин умирают в тиране навсегда.

Из воспоминаний профессора Плетнева, который в течение нескольких лет был личным врачом Сталина, «отец народов» страдал «манией величия и манией преследования». Отметим, что в 1937 году Плетнев поставил своему главному пациенту диагноз «параноидальный психоз» и вскоре исчез в недрах Главного управления лагерей и мест заключения (ГУЛАГ). Болезнь, о которой идет речь, ведет к деградации личности, главной чертой в поведении и характере становится злопамятность, индивид становится высокомерным, к любому вопросу его отношение можно охарактеризовать как воинственно-щепетильное.

«Я думаю, долго еще будут споры о том, кто выиграл Великую Отечественную войну — Сталин или советский народ? Сам по себе вопрос неправильный, чтобы мы ни говорили, во главе государства тогда стоял этот человек. Вот какой ценой война была выиграна? — это уже другое дело. Как я — жертва преступной политики Сталина — смогу оправдать его действия в отношении целых народов? Да никакие аргументы и факты меня не убедят в том, что этот человек, не был душевно больным государственным преступником. Все еще существовала внешняя угроза, когда он, сняв с фронтов войска, повел войну с малыми народами СССР, которые никак не были в стороне, словами и делами обеспечивали «все для фронта — все для Победы». Мне не раз говорили, что я, как профессиональный историк, мог бы найти оправдательные моменты в поведении Сталина. Но в том и дело, что я историк, а не творец мифов. А мифы такие: «Пусть он был тираном, но был порядок», «Он выселял народы в интересах государства». Когда в ходе какой-то военной кампании изолируется определенный «ненадежный» этнос, это еще, хотя с трудом, можно понять, но когда целенаправленно уничтожается язык, история, культура народа, государственными интересами это не объяснишь и не оправдаешь», — сказал годы назад профессор Тимурлан Муталиев.

Сразу отмечу, дословно не помню, но смысл ответа на мой вопрос был таким.

В 2006 году была издана монография Виктора Шнирельмана «Быть аланами. Интеллектуалы и политика на Северном Кавказе в ХХ веке». Труд доктора исторических наук, главного научного сотрудника Института этнологии и антропологии Российской академии наук вызвал широкий общественный резонанс и неоднозначную реакцию. Впрочем, кто «за» и «против» — понятно, здесь к гадалке ходить не надо.

В подтверждение слов Тимурлана Муталиева в монографии говорится, что после депортации ингуши, в частности, были вычеркнуты из списка народов СССР, и делалось все, чтобы стереть саму память о них. Уничтожались редкие книги и архивы, записи фольклорных текстов, практически любая литература и периодические издания с упоминаниями ингушей, в горах взрывались средневековые башни, с землей сравнивались кладбища, а надгробия разбивались и использовались для строительных работ, демонтировались все памятники национальным героям революции и Гражданской войны.

Темы, связанные с депортированными народами, оказались для историков закрытыми. Даже в 1954 году, после смерти Сталина, пришлось вести сложные переговоры о включении информации о депортированных народах в готовящиеся к выпуску очередные тома Большой советской энциклопедии. Но такие материалы были опубликованы только после возвращения тех на родину в 1957 году, для чего редакции БСЭ пришлось срочно подготовить дополнительный 51-й том. Сами названия народов и производные от них полностью исчезли из советской лексики. Их нельзя было использовать даже ученым.

Одновременно для создания образа векового врага в лице тех же ингушей была развернута мощная пропагандистская кампания, опиравшаяся на партийные документы и государственные постановления. В местах специального поселения люди в полной мере познали всю тяжесть этнической дискриминации. Школьники не могли учиться на родном языке, юношам и девушкам было запрещено поступать в вузы за пределами Казахстана и Киргизии, высокообразованные люди не могли получить работу по специальности. О повышении в должности не могло быть и речи. Спецпереселенцы подвергались унизительным облавам, им нельзя было свободно встречаться и развивать свою культуру. Достаточно сказать, что лезгинка была запрещена как «контрреволюционный танец». Тем самым дискриминация была распространена на народную, а также на профессиональную культуру, и та постепенно приходила в упадок. Людям негде было знакомиться со своей историей, тем более что она в те годы откровенно фальсифицировалась.

Вместе с тем, как пишет Шнирельман, трагедия депортации, трудности быта и ощущение совершённой несправедливости сплачивали народ, заставляли людей постоянно поддерживать друг друга и чувствовать свое единство перед лицом жестокой власти. По словам одной исследовательницы, «депортация усилила национальные чувства ингушского народа, очертив еще более жесткие границы этнической группы, которая в нормальной общественной среде была бы способна на подвижность, ситуативную изменчивость».

Возросло доверие к старикам, и люди вновь стали прибегать к авторитету народного суда. Ради выживания народа старики ввели строгий обычай эндогамии. Кроме того, для поддержания морального духа люди обращались к образам далекого прошлого и народных героев.

В своей монографии ученый отмечает, что, несмотря на все испытания, выпавшие на долю ингушского народа, он пришел к национальной государственности, и Республика Ингушетия живет своей жизнью и занимается созданием нормальной государственной инфраструктуры. Он, в частности, пишет: «Центральным элементом герба стала боевая башня, играющая, как мы знаем, важную роль в историческом сознании ингушей».

Как-то мы записывали в горах телепередачу с участием Тимурлана Муталиева, он сидел на камне, на возвышенности, внизу лежало горное селение Таргим. Он сказал: «Быть историком очень ответственно, а быть ингушским историком — вдвойне. У нас непростая задача — рушить искусственно нагроможденные горы лжи. Но меня всегда утешает то, что, глядя на эти вековые башни, можно у них черпать силы, когда, казалось бы, опускаются руки. Они — подтверждение богатой истории, они как кость в горле тем, кто пытается ее перекроить. Эти башни заряжают энергией, и пока мы будем осознавать величие оставленного нам предками наследства, никакие тираны ничего с нашим народом не сделают».