Глазами очевидцев

Из воспоминаний Хадишат Барахоевой (Чакиевой) о событиях осени 1992 года

Трагические события, произошедшие в Пригородном районе Северной Осетии в октябре-ноябре 1992 года, стали одними из самых скорбных и печальных в истории нашего народа. Они оставили тяжёлые воспоминания в памяти очевидцев. Не забывать ничего, чтобы прошлое не повторилось, двигаться вперед по пути созидания — таков сегодняшний посыл воспоминаний моей рассказчицы Хадишат Магомед-Тагировны Барахоевой (Чакиевой).

— Мы жили в посёлке Карца, на улице Октябрьской. Ещё накануне трагических событий было очень тревожно. Обстановка накалялась день ото дня. Череда убийств лиц ингушской национальности говорили о том, что надвигается нечто серьёзное.

В ночь с 30 на 31 октября тоже были слышны выстрелы. Все соседи по улице не спали. Доносились тревожные новости, что между ингушами и осетинами идёт перестрелка.

— Как обычно, хотя это была суббота, кто-то собрался на работу, кто-то на учёбу, иной по своим делам в город. Но сказали, что дороги перекрыты, а на черменском перекрестке идут боевые действия. Помню, соседка Фатима собралась ехать на торжественное мероприятие в сельскохозяйственный институт по поводу окончания учебы и вручения диплома. В воскресенье у неё должна была состояться свадьба. Мы с трудом отговорили её от этой поездки. К обеду стало проясняться, что события разворачиваются не на шутку. Мы всё ещё надеялись, что всё нормализуется.

Через час-полтора от выстрела гранатомета со стороны кладбища, в двух-трёх километрах от въезда в посёлок Карца со стороны Владикавказа, загорелся дом на соседней улице — Победы. Это всех насторожило. А ещё через полчаса появилась и первая жертва. Со стороны моста, что на границе селения Октябрьского и Карца из БТРа осетинских омоновцев была обстреляна группа молодых людей, стоявших мирно у своих домов.

Некоторые успели спрятаться, но одного из них — молодого, красивого, миролюбивого парня, не помню его имени — Батажева (но писался он по фамилии матери — Цавкаев, кстати, он был осетинским племянником), задела пуля. Он получил смертельное ранение. В посёлке все друг друга знали и жили как одна большая и дружная семья. Эта смерть подорвала окончательно ещё теплящуюся надежду на то, что всё вот-вот уладится.

Из селения Октябрьское окольными путями вскоре пришла и старшая сестра Зейнап с двумя маленькими — двух и трёх лет — детьми. Там тоже было неспокойно. Она до последнего сидела и ждала мужа, который должен был приехать из селения Куртат. Но он позвонил и сказал, что выехать уже не может, дороги перекрыты вооружёнными людьми. К тому же соседка-осетинка сказала ей, чтоб она как можно быстрее шла к своим, это уже серьёзно. По пути она сама всё поняла, когда увидела вооружённых людей и БТРы, которые собирались на окраине посёлка. Тучи над всеми ингушскими сёлами Пригородного района стали сгущаться.

***

Газета «Сердало» за № 137 (8234). Фрагмент из репортажа корреспондента радио «Свобода» Марка Дейча (декабрь 1992 года).

Представитель Президента России в Ингушетии, государственный советник юстиции Исса Костоев: «Эта акция готовилась задолго до 31 октября, сегодня об этом имеются и документальные подтверждения, и определенные следственные материалы, полученные от людей, непосредственно информированных в этих вопросах, и руководил всем этим, в первую очередь, председатель ВС Северной Осетии Галазов, руководство Северной Осетии.

Каждый ингуш, кто бы он ни был, в какой бы квартире, в каком бы доме ни жил, был взят заранее на учет, были созданы специальные подразделения, были освобождены специальные помещения, была четко оговорена не только с Северной Осетией, но и с Южной Осетией эта операция, и именно самые большие жертвы среди ингушского населения принесли боевики из Южной Осетии, прибывшие сюда для участия в уничтожении мирного населения во главе со своими руководителями Kyлумбековым и Тезиевым, которых так долго лелеяло российское руководство на уровне парламента, Президента, правительства, и то оружие, которое пускалось российским руководством якобы для защиты от Грузии Южной Осетии, сегодня, в эти дни, стреляет против мирного ингушского населения».

— Ночь тоже была тревожной. Женщины, дети и старики сидели дома. Никто не знал, что будет дальше и что делать. Мужчины, подростки, юноши, все, кто чувствовал за собой ответственность как защитников своих семей, сидели на улицах или собирались в местном клубе. У них не было в руках ничего, что можно было бы противопоставить надвигающемуся вооружённому до зубов «чудовищу», была лишь пара винтовок и автоматов на весь посёлок. Но у них было чувство долга, мужество и достоинство, чувство ответственности за тех, кто смотрел на них с надеждой.

Эти ребята старались что-то предпринять, чтобы помочь как-то людям, помочь раненым, а таковые уже были. Посёлок обстреливался со всех сторон. В местной амбулатории развернули военный госпиталь, собрались врачи и медицинские сёстры из посёлка. Был среди них и врач Малкаров, осетин, сын директора и завуча школы, которых все уважали. Он жил и вырос среди ингушей и, как мы сегодня, подвергался опасности, стоял на защите своей семьи, спасал жизнь своим соседям, одноклассникам и друзьям. Ребята приносили домой сводки о том, кого убили, кого ранили, и что говорят по поводу того, как им быть дальше. Телевидение и радио сначала бездействовало, а потом и вовсе несло всякую ахинею о нападении ингушей.

Со стороны вышеупомянутого кладбища посёлок обстреливали снайперы, а если быть точнее, обстрелу подвергались две параллельные центральные улицы — Дружбы и Кооперативная, которые хорошо просматривались оттуда. Поселковые ребята сидели вдоль стен и предупреждали всех, кто передвигался по разным делам, чтобы они шли по-над стенкой, в том числе и меня с сестрой, когда мы вышли искать родственницу Рукет Шутурову, мать которой пряталась с маленьким сыном в нашем доме. Она очень переживала, и мы решили успокоить её своими поисками. Потом выяснилось, что она с мужем прячется в подвале соседей.

Второй жертвой в посёлке Карца стал Алик Фаргиев, отец большого семейства, наш сосед. Очень достойным был человеком, мужественным, служил в своё время в десантных войсках. Его ранил снайпер на улице Кооперативной. Больницы для ингушей были в те дни недоступны. Местные врачи не могли ничем помочь. Была задета артерия. Когда в дело вмешались его родственники по матери — осетины, было потеряно много времени, хотя они доставили его в больницу. Алик умер от потери крови. Тело родственникам так и не выдали в эти дни. Его похоронили позже...

К вечеру второго дня из уст в уста стали передавать, что рядом расположенная военная часть готова взять мирных жителей под свою защиту. Люди стали стихийно стекаться туда. Пошли и мы с соседями. Но тут со стороны двухэтажек — новостроек, расположенных рядом со школой № 37 показалась бегущая нам навстречу группа мужчин. Они махали руками и просили всех вернуться обратно. Как выяснилось, жителей из двухэтажек стали собирать в гаражное помещение военнослужащие российской армии. Им якобы сказали, что они берут их под охрану, но тут прошёл слух, что их забирают в заложники.

Люди стали разбегаться по своим квартирам. Был в их числе и ветеран Великой Отечественной войны Висангири Оздоев. Он категорически отказался идти в заложники. «Я в войну не сдавался врагам, а сейчас и подавно не стану этого делать», — сказал он и повернул обратно. В руках у него была палка, на которую он опирался. Именно на эту палку сослались военные, когда выстрелили в него. «Прости нас мать, — говорили они виновато, собравшись вокруг убитого им ветерана, рыдающей над мужем жене, Хаве Оздоевой. — Мы думали у него в руках автомат».

— Следующую ночь мы провели в подвале. Утром посёлок стали интенсивно обстреливать из стрелкового оружия и из танков. Было очень страшно. Казалось, что разрывалась земля и происходящее с нами — всё нереально, и вот мы проснёмся, и всё закончится. Старшие — мать, отец, тётя, родственница — сидели на кухне. Мама весь день пекла хлеб, для нас и для ребят, которые сидели в «охране». Порой казалось, что там никого уже нет в живых. Но, к радости, снова в калитке показывался брат, забирал хлеб, сообщал печальные вести о новых жертвах и сразу уходил. Мы с детьми сидели в подвале. Старались отвлекать их сказками, стишками. Но они всё понимали, и очень жутко было видеть в их глазах страх.

Ночью из дома в дом стали передавать, чтобы все шли в воинскую часть, расположенную рядом в военном посёлке Спутник. Нас было восемь женщин, восемь малолетних детей и один мужчина — отец Магомет-Тагир. Взяв с собой белый флаг, сделанный из простыни, как нам рекомендовали, мы двинулись в сторону воинской части. Старший брат Магомед, который недавно вернулся из армии, пошёл помогать соседям — Арчаковым и Томовым, чтобы сопроводить их до части, на тот момент дома у них оставались одни женщины. Почти три километра нёс он на руках немощную бабушку Айшет Томову, которая с дочерью хотела остаться дома, так как идти сама она не могла.

В военной части чуть позже к нам присоединилась и соседка Гагиева. Она рассказала нам, что, не дождавшись мужа, вышла из дома с маленькими детьми и престарелой бабушкой уже глубокой ночью. Из соседней улицы выехал БТР и остановился прямо у них под носом. Младшая дочь четырёх лет начала плакать и умолять вооружённых людей не убивать их. У одного проснулась совесть, и он что-то сказав на своём языке собратьям, явно недовольным таким проявленным благородством, посадил их на БТР и довёз до воинской части.

Многие не верили, что нас военные действительно берут под свою защиту. Слухи ходили разные. Но другого выхода у нас не было. Правда, значительная часть мужчин решила уходить в Ингушетию через кукурузное поле. Как оказалось потом, их обстреляли из вертолёта, предварительно сбрасывая в воздух осветительные шары. Многие там полегли навечно. Некоторые из них так и числятся по сей день в списках без вести пропавших.

— В воинской части нас встречали сочувствующие, но были среди них и злобно настроенные. Хотя общая атмосфера говорила о том, что нам хотят помочь. Нас разместили в большом спортивном зале. Было холодно. Мы побросали на пол, что было под руками, и сидели, скучковавшись семьями. Кто смог, успел прихватить со двора кирпичи и доски от какой-то стройки, чтобы сделать себе «сидушки».

Потом нас перевели в казармы. Но мест в больших палатах катастрофически не хватало. Не хватало даже сидячих мест в узких коридорах на полу. Люди поэтому просто ходили туда-обратно, перешагивая осторожно через вытянутые ноги, периодически сменяясь, уступая друг другу сидячие места. Спали, уставшие от бессонных ночей, облокотившись друг на друга.

Через день другая соседка Напсат Фаргиева — супруга убитого Алика, смогла договориться с хозяином однокомнатной квартиры в военном посёлке, чтобы он нам на время предоставил помещение. Туда она нас и собрала, вместе три семьи: Барахоевых, Фаргиевых и Арчаковых. Это была радость, маленькая отдушина после долгих бессонных ночей и безысходности. На единственном диване спала бабушка, а все остальные на полу. Мы старались поддерживать друг друга, даже находили повод для смеха. Наваривали большую кастрюлю супа. Но у всех на душе было неспокойно и тревожно за будущее.

В воинской части мы прожили чуть больше десяти дней. Людей вывозили небольшими партиями. Помню, как в один день нам предоставили местные власти жёлтые «Икарусы» для эвакуации. Но люди им не доверяли, и не воспользовались ими, говорили, что нас хотят развезти по разным регионам. Мы же требовали транспорт из Ингушетии. Только им мы могли доверить свою судьбу. И этот вопрос решался очень тяжело.

Пока мы жили в воинской части, мужчины варили во дворе мясо. Брат Магомед рассказывал, что там, в войсках, служил офицер Зурабов. При части в хозяйстве у него было до сорока голов скота. Он раздал его на мясо людям, получившим там убежище. В один из первых дней пребывания в части ребята сплотились вокруг старшего Багаудина Хадзиева и организовали людям питание. Приготовили мясной суп в столитровом котле. Выстроилась большая очередь. «Удивительно, — вспоминал он потом, — я вычерпнул последний котелок, и он достался последнему в очереди человеку. Хватило на всех».

— Но вот с хлебом была проблема. Нам раздали сухари, видно, залежавшиеся на складе, потому как они были заплесневевшими. А наша мама, Люба Колоева, очень бережно относилась всегда к хлебу. Она никогда не выбрасывала его курам, старалась не кормить хлебом даже живность. Она делала из него сухари и складировала в мешках из-под сахара на крыше дома. Мы, шутя ещё, говорили меж собой, что, мол, мама готовится к войне. А оказалось, что сухари лежали не к менее печальному случаю.

Эти мешки она принесла, когда пошла проведать дом после пожарища, и раздала в казармах людям. Пять мешков сухарей разобрали моментально. Ничего вкуснее этого мы не ели за последние дни.

— На пятую ночь подожгли наш посёлок. Со двора воинской части был отчётливо виден дым и слышан едкий запах. Горели наши дома. Перед этим мародеры грузовыми машинами вывозили оттуда всё, что можно было. Потом они просто поджигали дома, чтобы никто уже сюда не смог вернуться. Эта была хорошо организованная запланированная чудовищная акция по уничтожению народа.

Но наш дом чудом уцелел. А случилось так, что, когда его подожгли, за домом у нас прятался от вооружённых осетинских ополченцев наш сосед — Ибрагим Томов. На счастье, во дворе стояли большие ёмкости с водой, и ему удалось быстро потушить пламя. Пострадала одна комната. Но дом он спас, остались целёхонькими и мамины сухари.

Сгорели все соседские дома, в их числе дотла и новый дом соседей Арчаковых. Хозяйка старалась не выдавать своей печали по этому поводу, держалась крепко. Главное, говорила она, все живы, а дом отстроим. Но когда она увидела во дворе свою убитую корову, не смогла сдержать слёз, плакала за всех и за всё, что произошло с нами за эти последние дни, и за будущее, не сулящее пока ничего хорошего. При этом просто повторяла: «Как можно, как можно, как можно вот так по-зверски с беззащитными животными?»

Не помню, какие по счёту были сутки, но мы услышали, что в часть приехал Руслан Аушев. Это была огромная радость. По сей день вспоминаю эти минуты всеобщего ликования. На него народ возлагал большие надежды. Даже на то, что нас, наконец, могут услышать в Кремле. Да, мы тогда ещё верили. Мы были наивны.

***

«У меня есть основания считать, что высшее руководство России, Верховный Совет, правительство, Президент, которого я представляю, не приняли, несмотря на неоднократные мои — представителя Верховного Совета — предупреждения, должных мер по предотвращению конфликта. Говорить сегодня о том, что это было утверждено с согласия этих узких органов власти — я не могу. У меня есть серьезные сомнения считать, что в данном случае имело место попустительство к этой готовящейся огромной, широкомасштабной акции». (Исса Костоев, представитель Президента России в Ингушетии, государственный советник юстиции (1992). Фрагмент из репортажа корреспондента радио «Свобода» Марка Дейча (декабрь 1992 года). Опубликовано в газете «Сердало» № 137 (8234).

— Много печального и трагического сохранилось в моей памяти о тех трагических днях осени 1992 года. Это тяжело вспоминать. Но мы не должны ничего забывать, должны помнить и передавать это последующим поколениям, чтобы подобное больше никогда с нами не повторилось, — говорит Хадишат Магомед-Тагировна Барахоева.