Двадцатый век стал для человечества самым жутким и кровавым испытанием за всю его историю. Десятки миллионов погибших в двух мировых, региональных и локальных войнах, жестокие межрелигиозные и межэтнические распри и конфликты, колоссальные человеческие потери в ходе социальных экспериментов и гражданских междоусобиц.
Век двадцать первый, как это ни печально, продолжил трагическую «эстафету» предыдущего столетия. Наша страна, которая искони является средоточием множества взаимопроникнувших культур и десятков этносов, испила эту чащу горя до дна. По полной хлебнул лиха и малочисленный ингушский народ. Столетиями «загнанный в угол» горных ущелий, всегда спасавших его в момент испытаний, он с вожделением ждал своего часа, когда можно будет перевести дух и спокойно, вздохнув полной грудью, заняться мирной жизнью.
Увы, вместо «часа» появлялись лишь редкие «минуты передышки», которых недоставало для спокойных раздумий, осознания опыта своего прошлого, построения планов для настоящего и будущего. Сегодня (к счастью), кажется, нам выпала такая «минутка». И было бы преступлением перед будущим не воспользоваться шансом «пролонгировать» это благодатное время, приложить все усилия, чтобы закрепить «позиции», может даже — впрок.
Как знать, что день грядущий нам готовит. Закрепить каждому — на своем месте, зная свои силы, призвание, предпочтения, используя эти таланты разумно и рационально. Зафиксировать — понимая важность взаимосвязи прошлого, настоящего и будущего. Что в нем было — в прошлом, какие уроки мы должны, но никак не извлечем из него, что лучше оставить «там», за бортом истории, а какой багаж нести с собой вперед? Ответ на этот один из самых важных вопросов и станет лакмусовой бумажкой в поиске ориентира дальнейшего движения нашего малочисленного, но закаленного в многовековых испытаниях народа.
А было в прошлом, много чего: и хорошего, чем мы можем и обязаны гордиться, и, к сожалению, не очень приятного. Первого, к счастью, несоизмеримо больше. Одну из своих задач в этой масштабной работе по «инвентаризации» мы, журналисты, как мне представляется, должны видеть в проникновении в прошлое посредством записи рассказов представителей старшего поколения. Они, к счастью, сохранили в памяти наиболее яркие картинки и впечатления своего детства, помнят, как и чем жили их деды и отцы — представители поколений самых тяжелых и жестоких лет XX века.
К сожалению, зачастую целостную картину их жизнеописания очень сложно составить. Наши предки тогда еще не утратили одной из составляющих ингушского кодекса чести — эздела — малословности. И сегодня, беря интервью у своих собеседников, мы получаем крайне скупую информацию в виде обрывочных фактов и данных. Конечно же, для журналистов это проблема. Но и эти «крохи» информации способны заставить прочувствовать «болевые» точки эпохи, и мои коллеги, проявляя художественное и аналитическое мастерство, «собирают» образы в виде портретных зарисовок наших предков и очерков о них.
В некоторых случаях получается смешение жанров, потому что конкретную судьбу человека невозможно втиснуть в «прокрустово ложе» профессиональных установок, особенно если ему выпало жить в самую тяжелую пору, когда, по сути, был «заморожен» целый пласт культуры нашего народа.
Уполномоченный по правам предпринимателей Ингушетии Мурат Хаматханов рассказывает про своего отца — Даутгирея Уциевича.
— Отец родился в октябре 1914 года в с. Длинная Долина Пригородного района. Своего отца он практически не помнил: дед в 1919 году в возрасте 55 лет погиб от ран, полученных в боях с деникинцами. Моя бабушка — Ломи, урожденная Тутаева, одна воспитывала двух сыновей — старшего Баматгирея и отца. Еще двое ее детей умерли в младенчестве. Она была очень сильной — физически и духовно — женщиной. И еще — очень гордой: ни от кого не брала милостыни, десятины и т. д., которые давали сиротам и малоимущим, как сегодня говорят, семьям. Она держала полный двор живности, крупного рогатого скота, работала не разгибая спины от рассвета до заката.
Естественно, отец, будучи совсем еще маленьким, пытался ей помочь, ходил на сенокос с дядей, колол дрова. В общем, показывал, что в доме есть мужчина. В 13 лет он где-то нашел топор. Зная, что мать заставит обойти все село и отыскать его хозяина, он закопал топор в землю и ждал, пока он покроется ржавчиной: уж очень мальчишке не хотелось расставаться с находкой. Потом откопал, сам наточил его, сладил топорище новое. Долгие годы топор верой и правдой служил, принося семье материальную выгоду: бабушка с детьми продавала дрова во Владикавказе. Отец вспоминал, как они обменяли поленья на муку и булку хлеба и уже дома долго «ели» глазами буханку. Тогда пшеничный хлеб был деликатесом.
После революции ингуши получили много льгот, за заслуги в установлении народной, как тогда считали, власти. В том числе и преференции по поступлению в учебные заведения. Отец поступил в индустриальный техникум во Владикавказе. Но был отчислен за драку: он вступился за своего двоюродного брата. Как говорится — молодость, горячая кровь. Тем не менее, он не утратил тяги к знаниям и перед войной подал документы в педагогический техникум. К этому времени он уже построил большой дом. Кстати, я успел этот дом увидеть своими глазами в юности. Его давно уже нет. Грянула война, и отец рвался на фронт. Но его не брали и, не зная причин отказа, он сильно беспокоился. Потом выяснил: вышел приказ направить его в НКВД с последнего курса техникума. Его отправили на ускоренные курсы обучения в Тбилиси, после окончания которых его распределили в один из самых беспокойных участков — Веденский отдел НКВД. Наркомом внутренних дел в ЧИАССР тогда был Султан Албогачиев, который вызвал его и предложил остаться в Грозном — в главке. Отец согласился. На следующий день ему выдали обмундирование, оружие — два пистолета, зачислили в самый престижный секретный политотдел. Он говорил, что тех, кто не справлялся с работой в этом отделе, отправляли в отдел по борьбе с бандитизмом.
Работать надо было скрытно. Все у них было под контролем, они знали, кто и чем дышит. Самым тяжелым был 1942 год, когда фашисты приближались. Задерживали подозрительных, неблагонадежных. По словам отца, очень часто ингушам приписывали то, чего они не совершали, и приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы доказать абсурдность выдвинутых обвинений. Так, он спас от несправедливого наказания семерых ингушей, которых обвинили в ограблении магазина. После тщательного расследования отец установил, что инсценировку грабежа устроили сам директор магазина на пару с женой, чтобы скрыть недостачу.
Что еще... Про пытки в НКВД он ничего не говорил. Правда, как-то поделился, что главным их инструментом в установлении ясной картины преступления был непрерывный допрос, где рано или поздно выяснялось — врет подозреваемый или нет. Многие после таких допросов, по его словам, были с извинениями освобождены и отпущены домой. Постепенно об отце стали узнавать простые люди, в том числе и абреки, у которых, к слову, было немало веских причин обозлиться на власть, за которую они совсем недавно проливали кровь.
Как-то в районе нынешнего Гейрбек-юрта они с коллегой по службе (он был из Белоруссии) объезжали на конях территорию и столкнулись с группой абреков. Те узнали отца, и после короткого напряженного разговора разъехались. Тем не менее, в эти тревожные минуты отец держал в руке гранату с выдернутой чекой. В 1944-м семью нашу со всеми депортировали. Отец отстал от своих из-за того, что поехал продавать бычка во Владикавказ. Выручив за скотину деньги, он нагнал семью где-то в районе Челябинска. Это сегодня «нагнал» звучит обычно. А тогда, представьте, каких мучений ему стоило отыскать в пути семью.
В ссылке наши оказались в селе Макинка Кокчетавской области. Судьба оказалась благосклонной к семье: рядом находился хороший, богатый колхоз, куда отец с двоюродным братом и устроился. Как и везде, ссыльные там тоже сталкивались и с плохими, и хорошими людьми. Неприятным типом оказался бригадир. Но его поставили «на место». Отец повторял всегда: «Главное — это было не бояться ничего». Как в заключении: «не верь, не бойся, не проси». Но отец верил людям. В колхозе он выполнял три нормы, получал в виде поощрения сено, дрова, шкуры домашних животных, из которых люди кроили себе верхнюю одежду. Какую ни есть.
В 1945 году он женился. Бабушка Ломи умерла в 1946-м. Она была очень слабой уже. Отец брал ее на руки и носил в баню, где ее мыла невеста — наша мать. Перед смертью отец спросил ее, чего бы она очень хотела поесть. Бабушка ответила — «запеченной печени». И отец зарезал единственную буренку. Человек предполагает, а Всевышний располагает, и вот как судьба повернулась: исполнение последней предсмертной просьбы бабушки принесло семье огромную материальную выгоду. Председатель сельсовета, в отличие от того бригадира, был «хорошим парнем». Он не раз помогал отцу избежать многих серьезных проблем, как спецпереселенцу. Как-то зайдя в гости к отцу, он увидел его опечаленным. Он знал, что отец похоронил мать. Но не был в курсе того, что он лишился кормилицы-буренки.
— Завтра поедешь в район и получишь страховку за корову, — сказал он отцу.
— Так она же не застрахована, — выразил недоумение отец.
— Ничего, я все решу и распоряжусь, чтобы тебе выдали деньги, — отрезал председатель.
Получив деньги, родители отправились на базар, но выяснилось, что денег на хорошую буренку не хватает. И что вы думаете? Тут они столкнулись с этим председателем и поделились с ним неприятностью. Тот вытащил из кармана портмоне и добавил недостающую сумму. Потом корова родила телят, которых родители сдали в колхоз и получили за них еще одну корову. Потом продали ее, и в семье появились первые живые деньги. Вот какие хорошие люди попадались в ссылке. Жаль, что я не запомнил имени того председателя. Позже отца назначили мастером по лесозаготовке в огромном хозяйстве. Он объезжал его, задерживал нарушителей. Это время я тоже хорошо помню. Особенно — мотоцикл, на который меня отец усаживал.
Постепенно он стал передовиком производства, его все ценили как ответственного и профессионального работника. В 1959 году он приехал домой в родное село, посмотрел на дом, который сам построил, успел даже поссориться с «новым» хозяином. В 1961 году на Кавказ переехала уже вся наша семья, мы поселились в Новом Реданте. Отец построил другой дом, а в 1963-м он вышел работать управляющим отделением Алханчуртского совхоза. Затем работал там же инженером по технике безопасности, завскладом, его часто награждали и поощряли. Вручили ему и наш орден «За заслуги».
До последних своих дней он сохранял ясность ума, трудолюбие, любовь к жизни и людям. Выйдя на заслуженный отдых в 80 лет, он с удовольствием возился в огороде, ухаживал за большим садом и скончался в возрасте 92 лет. Самое поразительное, что все эти обрывки и крохи из хроники прошлого я смог выудить у него только в конце его жизни. Такими были те люди.