Время собирать язык

О том, как любовь к языку ведет к его обереганию

У этих людей не возникает вопросов по поводу того, как правильнее писать «хургда» или «худда», «шоага» или «шуга». Ингушский язык они знают на один или даже несколько порядков выше своих сверстников. Они не ученые-языковеды, но знание родного языка — важная часть их жизни.

В цикле «Язык — это я» мы начинаем рассказывать о молодых знатоках и любителях ингушского языка, которых к его углубленному изучению привел не профессиональный, а личностный долг. У каждого из них свое видение нынешнего состояния родного языка, проблем вокруг него и их решений.

Сможете ли вы перевести без ошибок пятьсот страниц увесистого текста c русского языка на ингушский? Многие из нас, несмотря на знание разговорного родного языка, вряд ли, но не Мадина Оздоева, которая занята этим в данное время. Для 29-летнего общественного деятеля, журналиста, магистра ингушской литературы ингушский язык — не просто родной язык, а язык, на котором нравится говорить.

Мадина заметила, что в ингушском обществе отличительным качеством высокообразованного человека принято считать хорошее владение русским языком. Она хотела бы переломить эту ситуацию в целом, но пока делает это на личном примере.

— В нашем обществе есть такой стереотип: если человек преимущественно разговаривает на ингушском языке, то он считается недостаточно грамотным. Особенно это касается государственных учреждений. Когда ты там работаешь и при этом все время говоришь на ингушском, то большинство людей будут считать тебя некомпетентным специалистом. Я с этим лично сталкивалась и нередко понимала, что меня в таком свете и воспринимают. Но все как раз наоборот, — делится Мадина.

Неотъемлемым атрибутом образованного человека является знание своего родного, ингушского языка. Каждый государственный работник или представитель интеллигенции должен разговаривать на ингушском. На работе и по жизни, несмотря на неоднозначную реакцию на родную речь, я всегда разговариваю на ингушском. Единственно, с одним и тем же человеком, за которым я вижу такое неправильное отношение к языку, я сперва могу поговорить на чистом ингушском, а в следующий раз — на русском, чтобы он понял, что я разговариваю на родном не потому, что я неграмотная или не знаю хорошо русский язык. Необходимо работать над тем, чтобы знание именно ингушского языка ассоциировалось с профессионализмом, грамотностью.

Первое образование — управленца — в престижном московском вузе Мадина получила не по наитию души, а поддавшись распространенным взглядам на востребованные профессии. Сегодня, уверена она, это не ее одной проблема, а многих и многих людей, которые, вероятно, также тяготеют к изучению родного языка, но делают выбор в пользу «престижных» специальностей. Здесь Мадина выделяет две стороны проблемы.

— Нынешнее отношение к знатокам и исследователям родного языка претерпевает не лучшие времена как со стороны общества в целом, так и со стороны властей. Работать специалистом в этой области — непрестижно. Людей интересует и материальная сторона, на которую не особо следует надеяться, если профессионально связываешь свою жизнь с родным языком. У нас в республике есть множество людей, который прекрасно им владеют, вносят свой вклад в его распространение. К примеру, одним из моих педагогов был Султан Мерешков, журналист, этнограф, поэт, который многое сделал для его изучения и привития к нему интереса у людей. Таких людей все должны знать, уважать их труд. Я говорю о тех энтузиастах, которые просто живут родным языком, но мы им как-то отрывочно уделяем внимание. К этим людям должна также применяться определенная система поощрений, властям следовало бы присуждать награды, премии за достижения в области развития ингушского языка. Все должно работать на то, чтобы это стало престижным.

Из-за отсутствия этих условий молодые люди, конечно же, выбирают другие сферы деятельности, статусные профессии. Так было и со мной. Еще со школы я склонялась к ингушской филологии, но по окончании школы сказалась амбициозность, и я выбрала направление государственного менеджмента. Но когда я стала обучаться в Российском государственном гуманитарном университете, то начала испытывать дискомфорт из-за того, что я не слышала родной речи. Из-за этого даже стала искать земляков, чтобы можно было просто поговорить по-ингушски. Но и среди них были те, кто умели говорить, и те, кто не умели.

Мадина считает, что интерес к родному языку появился у нее неспроста — его основу привили в известной школе республики — гимназии № 1 Назрани. Личный опыт дал ей понимание того, что проблема незнания родного языка в первую очередь проистекает из школьных стен.

— В гимназии нам было интересно посещать уроки родного языка и изучать его. Предмет преподносился с наглядным материалом, в игровой форме. У нас даже была целая рубрика — «Дошлорг» («Словарь»), здесь мы заучивали и записывали в словари редкие ингушские слова. В дальнейшем моя одноклассница воплотит со мной эту идею в целый просветительский проект. В гимназии в нас постоянно поддерживался интерес к родному языку. Я часто участвовала в конференциях, выступала с докладами, в олимпиадах по ингушской литературе занимала призовые места.

Сегодня в школах этого и не хватает. Методика преподавания ингушского языка в основном ведется неэффективно. В свою очередь дети не познают, как следуют, свой язык. К сожалению, в наш университет на отделение ингушской филологии часто поступает много «случайных» людей, которые на самом деле не хотят свою жизнь этому посвящать. Иногда это связано с тем, что не получается поступить на другие, более желаемые факультеты.

Значимость изучения ингушского языка должна устанавливаться с самого верха школы. Наш тогдашний директор Марем Юсуповна в гимназии все так поставила, что мы осознавали важность и авторитет этого. Большое значение уделялось ингушскому кодексу поведения, этике, истории Ингушетии, вообще национальной самобытности и языку, в частности. Все предметы, связанные с этим, не велись поверхностно, а основательно. И это отразилось на нас. Некоторые уроки давались и факультативно. Для их ведения приглашали заслуженных специалистов со стороны, — рассказывает Мадина.

После окончания университета интерес к языку у Мадины дал о себе знать. Вместо поприща управленца она выбирает работу редактором на национальной радиостанции «Ангушт», где много внимания уделялось подаче информации на родном языке. Несмотря на неплохое знание ингушского языка, Мадина решила для себя, что и этого недостаточно. На радиостанции она вместе со своей бывшей одноклассницей Азой Дидиговой решает внести свой вклад в развитие ингушского языка. Так появляется культурно-просветительский центр «Ираз», направленный и на другие сферы просвещения жительниц республики. Вряд ли кто-то из нас поступал в вуз только для того, чтобы использовать полученные знания на благо общества, для конкретного просветительского проекта. Но Мадина — исключение из общего правила.

— Мы захотели оказать содействие в популяризации ингушского языка. Но в этот момент мне показалось, что для того, чтобы в дальнейшем уверенно вести это направление, я должна подтянуть свои знания. Было решено, что в центре «Ираз» я буду отвечать за проекты, связанные с родным языком. Так, для восполнения нехватки знаний я поступила на магистратуру по ингушской литературе. Здесь я и язык, и литературу изучала. Мне было приятно знать, что в нашем университете есть специалисты такого уровня, как Ханифа Мартазанова, неравнодушный человек, профессионал своего дела. Она дала мне дополнительный стимул, укрепила желание изучать ингушскую филологию. Вскоре Аза (Дидигова, — прим.) предложила запустить проект, похожий на нашу школьную рубрику — «Берий дошлорг» («Детский словарь»). Это наш первый языковой проект.

Активность в распространении ингушского языка Мадина старается проявлять и на интернет-просторах. Как блогер, она периодически публикует материалы на ингушском языке, посвященные злободневным темам. Со временем Мадина не могла не отметить, что есть определенный интерес к таким публикациям.

— Многим нравится читать тексты на ингушском языке, есть отзывы, востребованность. Я заметила, что порой пользователи начинают восхищаться чистой ингушской речью. Но чтобы материал на ингушском прочитали, его тема должна быть очень интересной. В целом, конечно, люди ленятся такие тексты читать, так как у большинства есть проблемы в знаниях родного языка. Чтобы прочитать такую информацию надо хорошо знать родной язык, ведь есть существенные расхождения между разговорной и письменной речью. Если люди будут читать текст, соотнося его с разговорной речью, то неправильно его поймут.

Один наш соотечественник, который проживает за пределами республики, как-то запустил интернет-проект, в котором давал перевод ингушских слов на русский. Он, конечно, хотел внести свой вклад в развитие языка, но нередко придумывал несуществующие слова. Я насчитала множество таких слов, которых нет в классическом лексиконе. Помню у него забавное название холодильника — шелаллоаттаярг. К языку, конечно, нужно относиться серьезно. Вообще неологизмы, возникающие для определения новых предметов техники, явлений, не имевших место ранее в жизни ингушей, отдельная тема. По такому вопросу актуально сформировать специальную комиссию, которая и занялась бы научной разработкой терминов для новых явлений. Вот, например, по компьютерным терминам известный историк Нурдин Кодзоев уже создал словарь.

Мадина уверена, что общественность и власть упустили важный период, в который знание родного языка у подрастающего поколения больше всего претерпело негативных изменений.

— Еще десять лет назад нам стоило на это обратить внимание, и ситуация с языком сегодня была другой. Хотя постепенно общество начинает больше внимания уделять родному языку. Раньше разговоров о том, что детям не нужен ингушский язык было больше. У нас возрастает интерес к национальной идентичности, а язык один из его показателей. Единственно, я допускаю, что моя оценка преломляется в моих наблюдениях и личном окружении, и ситуация может быть хуже, чем я вижу вокруг себя. В бытовом плане все-таки стали меньше использовать родной язык, раньше в семьях больше на нем говорили. Каждый сам должен понимать и ценить свой язык. Но вот открыли школу ингушских адатов, и это определенно подняло престиж и традиций, и ингушского языка.

Работая на радио «Ангушт», Мадина начала понимать, что форму подачи информации на родном языке нужно выбирать в зависимости от возрастной категории. Аудиторию радиостанции, по ее словам, преимущественно составляли представители старшего поколения, которые с ностальгией слушали произведения религиозного содержания, фольклора на ингушском языке. Мадина также сделала вывод о том, что молодежь, наоборот, лучше воспринимает визуальную информацию.

— Необходимо переводить на ингушский язык художественные, документальные фильмы, любые другие мультимедийные материалы, а также игры. Если бы появилось больше мультфильмов на ингушском языке, то это сильно помогло бы преподаванию этого языка в школах. Необходимо создавать познавательные сайты на родном языке. И важно, чтобы информация в целом подавалась ненавязчиво. У двух ведущих детских изданий на ингушском языке — журналов «Села1ад» и «Литературная Ингушетия» — практически нет интерактивной, интернет активности. А там собрались действительно знатоки ингушского языка. Где-то им и финансирования недостает. Традиционного бумажного носителя сегодня недостаточно, поэтому хотелось бы, чтобы у них в этом выправилась ситуация.

Немногочисленных языковых проектов отдельных активистов для удержания языка недостаточно, считает Мадина.

— Необходимы общие усилия — со стороны общественности и власти. Также требуется больше финансирования в этой области. Односторонними усилиями качественных и скорых изменений не достичь, так можно и язык потерять. Определенная работа и ее плоды есть, но это необходимо расширить и продолжить. Люди должны понять, что язык — это не то, что хранится где-то в уголке, и чем не пользуются. Но нужно время для хороших результатов.

В данное время Мадина вынашивает планы о создании детского образовательного портала, где дети обучались бы родному языку в игровой форме, с применением так называемых «флеш-игр», раскрасок и т. д. В свободное время она берет в руки книги ингушских авторов, среди которых самым любимым ее произведением стал недоконченный роман Капитона Чахкиева «Моакхаза лоамаш» («Кремневые горы»). Данный выбор не случаен — этот, хоть и не завершенный роман, ей полюбился за особенную чистоту и красоту родного языка в нем.

Завершив работу над материалом, я поняла, что Мадина Оздоева изложила полноценную наглядную доктрину по сохранению и развитию ингушского языка. Эта концепция вполне заслуживает того, чтобы стать настольной для всех, кто дорожит свои корнями на деле. Я же не удержусь от того, чтобы сделать краткую выжимку из нее. Итак, программа Мадины Оздоевой, которую она таковой не именовала, но собрана мною на странице газеты с ее слов, включает следующие направления:

— координация общественностью и профильными органами власти деятельности по сохранению и развитию ингушского языка;

— поднятие престижа специальностей, связанных с изучением ингушского языка (как в глазах общественности, так и политикой материального и наградного поощрения со стороны властей);

— разработка и внедрение самых эффективных, разносторонних методик преподавания ингушского языка в образовательных учреждениях республики;

— создание комиссии для выработки единой терминологии для новых явлений и предметов (неологизмов);

— популяризация языка посредством средств массовой культуры и просвещения (переводы художественных, документальных фильмов на ингушский язык, создание обучающих информационных ресурсов, игр на родном языке и т. д.);

— полномерное финансирование всех рентабельных проектов, программ, учреждений, организаций, СМИ, которые направлены на сохранение и развитие ингушского языка;

— самое простое, что в силах каждого — не стыдиться своего языка и разговаривать на нем.