У творческих людей часто перекликается жизненный путь. Они любят творить, но не могут зарабатывать, и в их роду кто-то прежде уже занимался чем-то подобным.
Художник и модельер Мадина Албогачиева справляется со всем — бисером, шерстью, пастелью, углем и многими другими художественными материалами. Единственное, что она не смогла найти в себе — предпринимательскую жилку.
Мадину я посетила в ее скромной мастерской, в которой были собраны вместе картины, платья, кованые фигуры и древние курхасы.
— Впервые я поняла, что шить и рисовать — это мое, когда я училась в первом классе, вернее, даже в нулевом. Увидела в школьных тетрадях линейные рисунки и задумалась, что у меня тоже так получилось бы. И что-то действительно начало получаться. Видимо, это изначально было заложено во мне, с детства. Отец очень хорошо рисовал, даже какие-то скульптурки лепил, стихи сочинял. Папа закончил только два класса школы, он рано остался без отца, жил в ссылке в Казахстане, поэтому у него никак не получилось доучиться. Мама моя тоже была творческим человеком. Ей повезло больше, она окончила школу, швейное училище, проработала швеей, — рассказывает Мадина.
Знакомство с шитьем у Мадины началось с редкой в те времена немецкой швейной машинкой, своего рода роскошью. Мадина вспоминает, как украдкой от всех находила время похозяйничать с ней, несмотря на строгий запрет матери даже не прикасаться к машине. Так она начала обшивать себе куклы. Позже развить свой талант помогли в школе-интернате г. Назрани, где усиленно занимались в различных творческих кружках.
— В нашей семье практически у всех была склонность к творчеству, может, у меня способностей было даже меньше, чем у остальных. Из шестерых детей по этой стезе пошла только я одна. Остальные просто посчитали это несерьезным для себя, решив, что на жизнь этим не заработаешь, что не будет востребовано. Но почему-то сегодня получилось, что моя профессия по сравнению с их работой оказалась наиболее востребованной, — признается Мадина.
Интерес к моделированию одежды Мадина нашла у себя, когда поняла, что не хочет одеваться как все.
— До одиннадцатого класса я играла в куклы, вышитые мною. В это время одна половина моих ровесниц планировала замуж выйти, а другая половина — уже вышла. После школы уже появился интерес к созданию одежды. Все тогда носили что-то темное, в черном цвете, а черный цвет мне не идет. Захотелось чего-то необычного, интересного, чтобы не быть однотипной.
Как модельер я, наверное, состоялась после окончания Художественно-промышленной академии в Краснодаре. Отсюда я выпустилась как дизайнер одежды. После этого я сразу вернулась домой, открыла собственное ателье и одновременно начала преподавать живопись в художественной школе. Я, конечно, продолжала рисовать, писать картины, но шить начала для заработка. Шить приходилось еще и потому, что воплотить свои эскизы в полной мере смогла бы только я сама.
Живопись в Ингушетии, по словам Мадины, не пользуется большим спросом. Связывает она это с невысоким материальным положением людей, которые бы и рады обвешать стены картинами, но не могут себе этого позволить. Мадина не согласна с бытующим мнением о том, что ингуши по природе своей чересчур практичны и подчас мало ценят подлинное искусство.
— От хорошей картины у нас не откажутся, если будет возможность. Ковры у нас уже перестали вешать. Все-таки я считаю, что в большей степени это из-за отсутствия излишка. Красоту у нас всегда ценили. Эта практичность, о которой говорят, и диктуется отсутствием излишка. Я уверена, что если бы люди имели средств больше, чем им необходимо на жизнь, то они чаще приходили бы ко мне. У нас и семьи большие, и каждого ребенка нужно обустроить. Такой у нас склад. Скорее, жизнь не позволяет баловать себя. Мои работы чаще всего приобретают обеспеченные люди, которые или дарят их кому-то, или себе оставляют. Люди часто приходят и говорят, что хотели бы что-то приобрести, если могли бы, или просят что-то придержать, чтобы при появлении возможности выкупить, — подчеркивает Мадина.
Мадина занимается одинаково и живописью, и графикой, но последней она отдает личное предпочтение. На картинах она любит изображать природу, цветы и, как ни странно, одежду. Она уверена, что каждый художник должен пробовать себя в различных техниках и с использованием самых разных материалов, что она и делает. А все это для того, чтобы не исчерпать себя.
— Я использую все виды красок, техники, батик, шерсть, металл, гелевые ручки, пастель, акварель, масло, акрил, уголь. Когда работаешь над одним и тем же, например, пишешь одни натюрморты, то они до какого-то предела могут у тебя быть разноплановыми, но, достигнув определенного уровня, человек может повторять самого себя. В таком случае он уже исчерпал свой запас, соответственно, его творчество уже не будет вызывать интерес, — говорит художник.
На вопрос о том, сталкивалась ли она сама с такой проблемой, Мадина смело исключает такое в своем творчестве.
— У меня, наоборот, чересчур много идей, которые я все никак не могу воплотить. Возможно, времени не хватает, но, может быть, я чересчур распыляюсь. Если я приступаю к одной работе, то очень дотошно к этому подхожу. Вот, в данное время я работаю над платьем в национальном стиле для этнографа Зейнеп Дзараховой. Казалось бы, мне нужно просто пошить платье, но я вот уже второй день подбираю национальный орнамент для обработки одного лишь воротника. Просто чисто традиционное платье я не пошью, потому что это человек серьезный. Здесь все нужно учесть: возраст и профессию, немного адаптировать под современность и сохранить национальный дух. Я хочу пошить это платье так, чтобы людям тоже захотелось носить такое.
Спрашиваю у Мадины про обрамленные эскизы одежды на стенах, которые как-то гармонично собирались в одно целое. Интерес оказался не случайным, а эскизы не просто рисунками.
— Картину собираю из эскизов одежды. В одно целое их собираю. Увидев, все интересуются тем, что это такое. Люди, как и вы, начинают понимать, что это не просто какие-то макеты, а единая композиция. В данном случае это эскизы из моей дипломной работы. Коллекция называлась «Поющее солнце», по мотивам романа «Из тьмы веков» Идриса Базоркина. В ней я собрала созданные мною модели одежды, основанные на национальных мотивах. По каждому из этих эскизов я уже пошила готовую одежду.
Свою новую подачу эскизов на грани между живописью и графикой Мадина пока не берется называть каким-то новым направлением в искусстве. Но признается, что результат нравится ей самой.
— Эти плакаты у меня где-то пылились, люди увидели, поругали меня за это. Когда мы учились в академии, нас приучали не делать того, что до нас уже кто-то сделал. Мы всегда должны были искать новые решения и идеи. Мы учились на классической основе, изучали историю живописи, моды, но в то же время нужно была привносить что-то свое, с уникальной подачей. Только в таком случае мы могли получить хорошую оценку. У нас на курсе было так, что если у кого-то совпадали работы, то первому, кто ее представлял, засчитывали, а второму приходилось думать над чем-то новым.
Мадина признается, что на протяжении всей своей жизни не смогла выявить у себя лишь умение зарабатывать.
— У меня нет ни дара, ни склонности к зарабатыванию денег. Я умею работать, только зарабатывать не умею. Только в редких случаях сочетаются искусство и предпринимательская жилка. Иногда думаешь, что лучше бы у меня были развиты и меркантильные интересы. По крайней мере, легче жилось бы.
Мадина занимается историей национальной одежды ингушей, ознакомилась со многими трудами, посвященными данной тематике. Свои модели она всегда старается приблизить к древним прототипам, но столкнулась здесь с определенными проблемами. Одна из них, которая сегодня беспокоит Мадину, это плохо сохранившаяся история одежды и орнаментов ингушей.
— Эта история в большинстве своем утеряна. Даже сегодня она страдает от чернокопателей, которые уносят уникальные вещи из древних захоронений. Если бы сегодня я могла бы воочию увидеть древний костюм, то я многое открыла бы для себя, узнала бы, как они обрабатывали крой, какие ткани использовали, чем их обрабатывали. Многое хотелось бы узнать об этом, но нет возможностей. (Здесь Мадина вздыхает на ингушском:"Вавезан Даьла!«) («О, Всевышний!»).
Некогда известный ингушский исследователь Джабраил Чахкиев показал Мадине черно-белую фотографию, выполненную им в горной Ингушетии. На фотографии было изображено вскрытое древнее захоронение с женскими останками, фрагментами одежды, курхарсом. Мадина до сих пор пытается разгадать, что именно означает на редкость большое количество серег, оставшихся на усопшей.
— На каждом ухе у нее было по пять сережек из разных драгоценных и полудрагоценных металлов. Наверняка такое количество серег полагалось не всем, а только за определенные заслуги. Этот же Джабраил Чахкиев писал о том, что он лично нашел более 44 видов курхарсов и передал их в музей в Грозном. Все они утеряны. На данное время нашим достоянием остается один потрепанный курхарс, который хранится в нашем музее краеведения.
Мадину утешает то, что относительно хорошо сохранились истинги (ингушские шерстяные ковры).
Нельзя было, конечно, не спросить Мадину про наметившийся в последнее время интерес к национальной одежде. Выяснилось, что к современным интерпретациям национального костюма, когда воспроизводят только отдельные традиционные элементы, Мадина относится хорошо, хотя здесь у нее и находится множество оппонентов.
— Мне кажется, что это очень даже неплохо. Сегодня люди пока, наверное, не готовы надеть национальные костюмы в их первозданном виде. Мне лично нравится, когда вижу сегодня платья с серебряными нагрудниками. Любой национальный элемент даже в отдельности глаз радует. Я как-то видела стилизованную грузинскую одежду. Грузинские модельеры пошили на основе мужской черкески современную одежду. Мне они так сильно понравились.
Платья Мадины могут удивить некоторых людей своей длиной. В ее коллекции есть национальные платья чуть ниже колен, но не в пол. Вначале, когда Мадина стала экспериментировать с длиной, она думала, что привносит что-то новаторское. Но оказалось не так.
— Когда я пришла к такой длине, действительно считала, что придумала что-то новое. Выяснилось, что в древности так тоже носили. Это открытие я сделала, увидев рисунки древней одежды в исторических трудах. Это в средневековье. Но у женщин под платьем были широкие шаровары и высокие ичиги (кожаные сапоги). Они же не могли все время ходить в длинных платьях. Дома, в быту было бы неудобно в длинном.
Модернизация ингушской одежды, несмотря на подобные акценты, не приведет к утрате первоначального образа, уверена Мадина.
— Сегодня люди другие. Я думаю, это хорошо, что люди хотя бы в таком виде перенимают национальные элементы. Первоначальный костюм, наверное, только спустя какое-то время будут готовы надеть. Самое важное то, как ты это подашь. Здесь еще нужно учесть, что в старинной одежде, как она была, сегодня будет проблематично заниматься домашними делами. Старинный костюм будет сегодня удобно надеть только на праздник, а в остальных случаях он должен немного адаптироваться под быт.
Интерес к национальной одежде Мадина называет запоздалым. Этот тон задан вовсе не патриотическими чувствами, а модой, считает она. Тенденция зародилась в Европе, когда в 2005-2006 годах этноодежда оказалась в тренде.
— Максимально отойдя от своих традиций, люди стали возвращаться к своим истокам. И постепенно, мне кажется, мода на возрождение дошла и до нас. Как-то мой родственник, увидев мои эскизы, сказал, что, если бы увидел сегодня в Назрани девушку в подобной одежде, то на колени перед ней упал бы.
Тем не менее, за пошивом национальной одежды к Мадине обращаются не так часто. Это она связывает с большой конкуренцией. Большинство заказов на пошив этнических ингушских костюмов поступают к Мадине от Министерства культуры Ингушетии.
— Сегодня так много дизайнеров, которые занимаются подобным пошивом. Нет-нет, да и обращаются, но не так часто. Честно говоря, я сама не стремлюсь помногу шить. Мне главное в работе — чтобы она была по душе. Хотя самое интересное, что у меня множество готовых эскизов, не высмотренных у кого-то, а родившихся в моей голове. Сегодня у меня все это на бумаге, все никак не возьмусь за них. Собственную линию одежды вряд ли запущу, уж слишком в глубоком сне оказалась предпринимательская жилка во мне.
Большинство костюмов национальной одежды Мадины сегодня выставлено в ингушских музеях. В данное время она заинтересовалась ювелирным делом, которому ее обучает известный в Ингушетии серебряных дел мастер и супруг по совместительству Магомед Мурзабеков. Это не прихоть, а часть уже начатого дела, так как ювелирные украшения — непременный атрибут ингушской одежды. Она намерена стилизовать свою одежду собственноручными изделиями из серебра. Теперь Мадина готовится к своей персональной выставке, где представит все применяемые ею виды прикладного искусства и живописи, которая, ожидаемо, пройдет в ноябре текущего года.